Джонни Депп о дружбе с героем «Ромового дневника» Хантером Томпсоном

Джонни Депп вновь снялся в роли Хантера Томпсона. На российские экраны вышел фильм "Ромовый дневник".

Это предыстория героев культовой ленты «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», в которой Депп снялся в 1998 году. С тех пор актер не на шутку увлекся биографией Томпсона, нашел его неизданную повесть «Ромовый дневник», выпустил эту книжку и спродюсировал фильм.

В этой картине герой Джонни Деппа почти не употребляет наркотики, но очень много пьет.

Стоит отметить, что Хантер Томпсон – это близкий и любимый друг актера. Хантер застрелился в 2005 году. О том, каким человеком был скандально известный журналист рассказывает сам Джонни Депп а одном из интервью, опубликованном на КиноПоиске.

— Документальные фильмы описывают Хантера Томпсона как мистика и мечтателя и иногда даже как природную стихию. Не мог бы ты описать его по-своему, кем он был для тебя?

— В его характере была сторона, которую я сразу для себя выделил, хотя для многих других она неизвестна, а может, просто людям не представилась возможность увидеть, что он был джентльменом с большой буквы. Он был очень вежлив и очень щедр. Он был таким в своей самой глубокой сущности. Это то, что было заложено в нем, и только потом через это проявлялись все остальные черты его характера. «Природная стихия» — великолепное определение, потому что он и был таким. Я не могу вспомнить ничего такого, что могло бы остановить его, кроме него самого.

— Пол Кемп отражает эту часть характера Томпсона в большей степени, чем карикатурный персонаж Рауля Дюка в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе»?

— Для меня представление о Хантере 1971–1992 годов… Этот период практически в каждом его аспекте был временем, приведшим его к бешенству. Политика, Никсон и война во Вьетнаме подпитывали его ярость, и в то же время он был увлечен экспериментами Олдоса Хаксли. Я думаю, что он тогда был как гигантский молоток, готовый разгромить все, что он считает несправедливым или невежественным, и это вполне оправданно по отношению к тому времени. В 1959–1960 годах Хантер только-только освободился от службы в Военно-воздушных силах Штатов, и, разумеется, у него там были проблемы — у него всегда были проблемы с властью, всю его жизнь. Но это было время, как мы показываем в фильме, когда он пытался открыть для себя то, кем именно он станет, в каком направлении ему двигаться. Там, в том времени, было все: и гнев, и беспокойство — все ингредиенты. Ему оставалось только найти свой путь, свой голос и стиль.

— Когда он вошел в твою жизнь? Как началась ваша дружба?

— То было где-то ближе к Рождеству 1994 года. Я был в Аспене (штат Колорадо), и мой приятель сказал мне заглянуть в Woody Creek Tavern (ресторан в местечке Вуди Крик, где жил Хантер С. Томпсон). Он сказал, что Хантер будет там около полуночи, если я хочу его встретить. Я устроился где-то в самом дальнем конце таверны, и где-то около полуночи входная дверь распахнулась. Вначале я видел только искры, вспышки и залпы, люди отскакивали в стороны. И «море расступилось»… Я слышал только глухое «Прочь с дороги, ублюдки!». И вот вспышки прекратились, и он предстал прямо передо мною. Южный джентльмен в нем произнес: «Привет, меня зовут Хантер. Как поживаете?» И все. С этой секунды и дальше если мы и были врозь, то постоянно перезванивались. Это было…

— ...любовью с первого взгляда?

— Да, роман с первого взгляда, который продолжался до его последнего дня. Между нами было глубокое доверие, и в этом заключалась особенность Хантера. Я знал, что, куда бы я ни отправился с ним, что бы ни случилось, это всегда будет правильно. Я доверял ему даже тогда, когда случалось что-то нехорошее. Мы одинаково относились к приключениям. Одна вещь в Хантере, которую я буду бережно хранить в памяти, заключалась в том, что, когда он чувствовал необходимость отправиться куда-то, исследовать что-то или просто удрать куда-то, он звонил мне: «Полковник! («Он называл меня полковником. Полковник Депп».) Ты мне нужен в Гаване через неделю». А у меня разгар съемок в Англии. Я говорю, что, наверное, смогу что-то придумать. И затем ты обнаруживаешь себя на самолете по дороге в Гавану. Ты проводишь с Хантером в Гаване неделю, и это сумасшедшая неделя. Эти воспоминания выжжены в моем мозгу. Вся прелесть узнавания его заключалась в том, чтобы прожить с ним эти события.

— Расскажи, как ты нашел рукопись «Ромового дневника»?

— Когда я готовился к работе над «Страхом и ненавистью», я рылся в рукописях и прочем хламе, в салфетках из-под коктейлей, черенках от вишен — во всем, что Хантер накопил с тех времен. Когда это было? В 1996-м или 1997-м, когда мы снимали? В 1997-м? Где-то в это время мы и нашли «Ромовый дневник», когда я рылся в рукописях «Страха и ненависти». Я открыл еще одну коробку и нашел там большую пачку рукописных и отпечатанных на машинке листов, перетянутых резинкой, с названием на первой странице: «Ромовый дневник». У меня возникло впечатление, что он сам его не видел с тех пор, как написал. Мы решили прочитать рукопись, сели на пол, скрестив ноги, и читали ее. И Хантер говорит: «Господи! Это же здорово, правда?» «Здорово, Хантер, очень хорошо, — говорю. — Ты бы опубликовал это. Что оно тут будет без толку лежать? Опубликуй!» Вскоре после этого разговора он нашел пару редакторов и решил опубликовать рукопись. И именно в ту ночь мы решили, что должны сделать фильм, что мы будем партнерами. После стольких лет в конце концов фильм сделан, поразительно.

— Ты думаешь, фильм отдает должное более пассивной стороне Хантера?

— Пассивной стороне? Не знаю. Как я уже сказал, многие просто не знали, что Хантер был настоящим южным джентльменом, очень заботливым, исключительно чувствительным ко всему, что его окружало, отсюда и необходимость в самолечении. Я не знаю, это пассивный Хантер или Хантер, старающийся найти в себе гармонию. Это было еще до психоделиков, в его алкогольный период.

— Как ты думаешь, откуда у Хантера было столько страха и ненависти?

— Он всегда был в скверных отношениях с властью. Малолетний преступник с отличными мозгами. У него был острый ум. Его не стоило раздражать, не имея возможности предъявить серьезные доказательства. Я думаю, что страха в нем не было, ничего подобного не было в нем. Может быть, он подразумевал под этим словом ярость? По-моему, его гениальность заключалась в том, что он вводил себя внутрь своей истории, в центр шторма, который сам и вызывал, и все это невежество вокруг него… Да, ненависть и отвращение в нем точно были, и ярость была, а страха не было. Я в этом уверен.

— Расскажи, как вы снимали в Сан-Хуане, как вас встречали?

— О, гостеприимство было поразительным. Это было просто подарком — съемка в Пуэрто-Рико. У нас было все, что нам требовалось. Мы искали подходящую натуру и в других местах, даже красивее, но там не было того, что предлагали в Пуэрто-Рико и Сан-Хуане, особенно люди и та энергетика — все, о чем Хантер писал, о разграблении этого рая. Я не могу себе представить, что мы могли снимать где бы то ни было еще. Мы смогли побывать в тех местах, где Хантер был постоянным посетителем.

— Спуск с лестницы на машине вы в фильме проделали самостоятельно, без дублеров?

— О да! И к тому же я там был в самой неудобной ситуации из всех, что я испытал в жизни, — вел машину и при этом сидел на коленях у взрослого мужчины…

— Хантер Томпсон учился писать, перепечатывая книги Фицджеральда и Хемингуэя. Ты тоже делал что-то подобное, ты ведь уже дважды представил его на экране. Уловил его ритм?

— У Хантера был изумительный стиль письма на пишущей машинке. То, как Хантер делал какие-то вещи... Они при наблюдении воспринимались просто произведением искусства. По-моему, я воспроизводил его стиль письма на машинке в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе». Я был просто одурманен, наблюдая за ним, когда он печатал. Это просто какой-то странный балет пальцев по клавишам. Он даже солил и перчил свою пищу как-то особенно. (Показывает, как Хантер это делал — приглядываясь внимательно к воображаемой тарелке, встряхивает невидимую солонку дважды над одной частью, потом трижды чуть правее, то же самое проделывает с мнимым перцем.) Хотя в итоге мог съесть не больше трех кусочков. (Смеется.)

— Хантер был свидетелем твоего превращения в кинозвезду огромной величины. Что он об этом думал?

— Он понимал правила игры и отлично знал, в какой «ракете» я сижу (похоже, что это собственный жаргон Джонни для определения кинобизнеса), хотя никогда не видел меня в той обстановке. Для него все это было моей дневной работой, а у него дома появлялся настоящий я. Я знаю, что он беспокоился обо мне, но в то же время он очень гордился мной. После его смерти я нашел в его комнате множество вырезок из газет и журналов со статьями о моих фильмах… Он гордился своим другом.

— Было проще играть его во второй раз?

— И да и нет. Я уже играл Хантера, точнее сказать, его версию Рауля Дюка, наполненного яростным гневом и знавшего точно, на что он направлен. Вернуться и сыграть Хантера в образе Пола Кемпа, который еще только балансировал на грани понимания собственного голоса и направления своего гнева, было по-своему непросто.

— Ты считаешь себя защитником наследия Хантера Томпсона на экране?

— В самый первый день съемок «Страха и ненависти в Лас-Вегасе» я уже впитал в себя достаточно много Хантера и не мог не быть Хантером. И в этот день мне позвонил Билл Мюррей, который играл его в «Там, где бродит бизон», и сказал: «Джонни, я только хотел предупредить тебя, что тебе следует быть осторожным». Я спросил: «Осторожным? Почему?» И он мне: «Ну, знаешь, когда ты говоришь, как Хантер, входишь в этот ритм и учишься думать, как Хантер…» И я говорю, что да, знаю. Тогда он мне: «...Это уже тебя не покинет никогда…» (Смеется.)

— Что ты ощущал, воплощая образ Хантера на экране уже после его смерти?

— Только радость и удовольствие. Он все время со мной, знаешь — засыпаю ли я, вижу ли его во сне, просыпаюсь ли с мыслью о нем. Если что-то интересное происходит в течение дня, я думаю, что Хантеру бы это понравилось.

— Чего больше всего тебе не хватает с тех пор, как он ушел из жизни?

— Да всего. Телефонных звонков в три часа ночи с вопросом, не знаком ли я с болезнью черного волосатого языка, разговоров о спорте, обо всем на свете.

накануне "Ромовый денвник" вышел в переводе Гоблина. Как заявил на премьере картины Дмитрий Пучков, российский зритель Джонни Деппа любит, поэтому лента будет пользоваться популярностью и, может быть, даже станет культовой.

Отрывки интервью с сайта КиноПоиск

Другие новости за сегодня